Жикаренцев писал(а):
А меня, Вика, интересуют не разговоры на форуме (болтовня о том, о сём), а осознание человеком самого себя. Мы здесь занимаемся познанием себя и умоведением, если вам это неизвестно. Поэтому я время от времени вмешиваюсь в чьи-то разговоры, чтобы напомнить о главном.
Ну а о положении на Украине вы можете бесконечно говорить на любом другом форуме, их предостаточно, там же можете призывать людей относиться человечно и понимать бедных украинцев, попавших в такую мясорубку. Может кто-то вам посочувствует и вы вместе всплакнёте над вашей нелёгкой долей. А потом опять поговорите, и опять всплакнёте... В общем, жизнь приобретает смысл.
Дело не в том, что вы вмешиваетесь – это ваша территория, дело в том, что формулируете это оскорбительно, унизительно для женщины. Возможно, это вы делаете специально, такой прием хирурга – сделать больно, чтобы вылечить. (Спасибо, Адвокат, именно так я и воспринимаю). В любом случае, я вам благодарна, вы меня сильно задели. И за эти дни мне пришлось многое пережить, кое-что заново. (Кстати, книги я ваши читала).
И поскольку вы упрекнули меня в том, что я ничего не понимаю в колбасных обрезках (может, и не понимаю), «отчет» я помещаю в этой теме. Мне было сложно решиться это написать. Вы можете распоряжаться этим постом, как хотите. Удалите. если сочтете нужным. Сама понимаю, что много, и, наверно, не очень интересно.
Когда мужчина относится ко мне с презрением как к женщине, во мне рождается ненависть (не сразу, но если презрение повторяется часто). Чем интересней (или важней) для меня мужчина, тем сильнее ненависть. Но ненависть разрушает женщину внутри, и жизнь ее и детей. Если это об Украине, я думаю, национализм – это та самая ненависть.
Потом я увидела, что сама презираю женщину за ее слабость, за то, что мужчина может ее унизить и оскорбить, сделать больно, растоптать. Презираю за ее чувства, за эмоции, за то, что она чувствует боль. Понимаю, что не хочу быть женщиной именно поэтому. У нас мама всегда носилась со своими эмоциями, всегда была обижена, обижена на папу, на нас, и любое событие – сборы в школу, отъезд всегда превращался в мучилово, потому что мама давила всех своими эмоциями. Но наши эмоции (мои и брата) она закрыла, то есть оставила только удобные ей, все, что было эмоционального в нас, было плохо. Или использовалось как манипуляция в воспитании – такое нечестное обращение с откровенными признаниями причиняло ужасную боль. Мы оба выросли закрытыми людьми. Еще в школе я решила, что научусь вести себя так, что никто и никогда не поймет, что же я чувствую на самом деле. И у меня получилось.
И вот я спрашиваю себя: почему это плохо – эмоции, чувства? И получаю ответ: потому что они мешают другим, будешь их проявлять – не будут тебя любить. И тут поднимается противоположность – веселая девушка, способная посмеяться над проблемами и не воспринимать их всерьез, но я вижу, что она боится сильной боли, если ее сильно ударить, эта личность исчезает. Возникает и третья – способная простить и подняться над обидой, но я вижу, что боль всегда с ней, ей все время больно. А потом вдруг, как поток, – прорывается разрешение чувствовать, разрешение испытывать боль и разные эмоции. Но в этом нет разрешения любить.
Потом я увидела презрение к себе как к человеку, испытывающему проблемы, это как бы стыдно – быть слабой и чувствовать боль, словно всегда, когда с тобой происходит что-то не так – это стыдно. Я вижу это и думаю: «Не знаю, что с этим делать». И тут приходит чувство, что себя нужно любить с проблемами, как больного ребенка, окутать себя любовью. И еще я вижу, что в последнее время себя не уважаю именно за то, что стала проявлять эмоции.
Если это об Украине – то это внутренне отношение к своей стране, любить ее черненькую.
Интересно, что на следующий день муж говорит сыну: главное – не физическая сила, а сила характера, а у девочек характер очень сильный.
Переживание отца. У меня всегда были с папой хорошие отношения, я всегда знала, что он любит меня. Но когда я смотрела на свои отношения с ним, у меня вдруг поднялось чувство, что я не верю, что он любит меня. Он давно уже умер, поэтому я просто мысленно сказала ему об этом. И услышала, что на самом деле он просто не знал, как выразить любовь, не умел это делать. И еще было чувство, что мне хотелось, чтобы меня любили, как принцессу, баловали просто так, потому что я есть, а не за какие-то заслуги.
Насчет мужчины и порядка. Мать не всегда отца уважала. Отец не наказывал меня. Я была послушной девочкой. Вижу, если мужчина не считается с моими интересами, я перестаю признавать его авторитет. Возможно, это о России и Украине.
Еще я увидела боль отвержения. Стоит мне кем-то заинтересоваться, и не дай Бог, полюбить, как этот человек меня обязательно оттолкнет, если я хоть в какой-нибудь форме проявлю к нему интерес. И присутствует чувство, что эту боль невозможно преодолеть, невозможно, чтобы было иначе. Я слышу голос внутри, наверно, материнский: «Нельзя так вести себя, так поступают одни проститутки». Я говорю: «Я же ничего плохого не делаю». Но не могу переубедить, наталкиваюсь на стену. Тогда я попробовала стать на сторону мужчины и посмотрела на себя. Увидела, что я прячусь за какой-то стеной, которая не дает меня разглядеть. То есть я специально скрываю себя именно от тех, кого я могу полюбить. При этом убеждаю себя, что не заслуживаю любви. За этой стеночкой стоит одно из моих "я". Я ее спрашиваю: «Ты зачем меня прячешь?» «Так надо». «Но ведь это больно?» «Ничего, зато какое облегчение, когда уже ничего не угрожает». «А что будет, если этот человек увидит тебя и полюбит?» «Мне придется любить его, и я потеряю себя, перестану быть собой, я разрушусь». Поскольку я уже переживала что-то подобное, я ей говорю: «Ты не заканчиваешься, ты начинаешься новая, ты можешь свободно проявлять себя». И я вижу этот свет и радость, перешагиваю туда, и она следует за мной, потом растворяется, но оставляет за спиной что-то вроде парашюта с крючками впереди. Утром обнаружила, что эти крючки не пускают. Вижу другую личность, которая строгим материнским голосом говорит: «Не пущу, это опасно, не пущу, не проси». Я говорю: «Ты оставляешь меня здесь умирать в темноте только потому, что боишься возможных опасностей, боли и унижения? Ты считаешь, что лучше мне умереть?» Она смущается, отпускает.
Чувствую еще – боль не дает мне идти, слышу: «Не оставляй нас, ты все разрушишь, все изменишь, разве тебе нас не жаль?» Почему-то вижу детей, я словно виновата, что лишаю их стабильности. Говорю: «Всегда что-то меняется, это жизнь, нужно, чтобы перемены были плавными, детям легче всего приспособиться». Но обнаруживаю, что за этими голосами прячется сухая лицемерная личность с поджатыми губами: «Ты виновата». «В чем?» «Виновата, и все. Ты все это оставляешь». И показывает на груду темных каких-то вещей. «Что? Кучу мертвого хлама?» «Ну все равно (она обижается), ты не имеешь права, ты за это в ответе». «За что? Это же не существует, оно не живое». Она плачет: «За меня». «А ты кто?» «Я – твое прошлое». «Ну и прекрасно, идем со мной, ты мне поможешь правильно оценить будущее, твой опыт бесценен». Но тут я вижу, что мне будет тяжело идти, она будет на мне ехать и закрывать мне глаза. «Прошлое должно оставаться в прошлом?» Она злится. Потом я решаю: «Я возьму то, что для меня ценно». Выбираю то, что светится, живое, и иду вперед.
На следующий день. Чувство – я не могу идти вперед, у меня много дел. Вижу, за спиной стоит мать, возмущенная: «Ты что, хочешь уйти? А кто все это делать будет? что, только я одна должна страдать?» И я понимаю, что рядом с ней – куча нелюбимых, обыденных дел, она всегда их ненавидела, потому всегда хотела разделить со мной. Она: «Я уйду, и это все будет твое, ты никуда не пойдешь». Я говорю: «Мама, ты же хотела быть счастливой, почему не стала?» «Потому что должна была все это делать». «Неужели ты хочешь, чтобы и я была несчастливой, всю жизнь ненавидела свои обязанности и делала виноватыми в этом детей? Я хочу делать то, что люблю, и любить то, что делаю». Она смягчается: «Иди, доченька, только что будет с этим?» «Я сделаю главное, и у меня останется любовь на необходимое».
Потом почувствовала сильную боль в спине. Вижу – за спиной много женщин, они разные и я понимаю, что это мой род по женской линии (а ведь сейчас Радуница). Они говорят: «Не ходи, мы боимся за тебя, мы не пустим тебя». Говорю: «Но вы же здесь сидите в темноте, а там свет, почему вы меня не пускаете?» «Ну и что, это привычная темнота, а там неизвестность». «Но там – жизнь, даже если там и боль, будет и радость, я не вернусь сюда, я не хочу, ведь вы же все хотели быть счастливыми». «Нас тоже не пускали». И я вижу – в начале рода стоит испуганная девушка, с которой произошло что-то страшное, горе, слезы, предательство. Она передала этот страх всем остальным женщинам. Я говорю ей: «Отпусти меня, можно, я буду счастливой?» «Я отпускаю тебя» – говорит она, и я вижу, как женщины вдруг перестают быть связанными и становятся свободными.
Потом я видела еще свой род и по мужской и по женской линии. Кого-то уговаривала простить, за кого-то мысленно молилась. А потом появилось такое чувство, будто за спиной опора, словно крылья, и я поняла, что весь род поддерживает меня.
Сейчас Радуница. Вспоминайте свой род.
А еще в отношениях мужчина-женщина есть глубинный страх, похожий на страх смерти (он говорит, что был всегда). Я смотрела на него не в этот раз, давно, но в ответ на него поднялось чувство, что женщина не разрушается от мужчины, а становится новой.